Посмотреть «Дочерей» — это все равно как от души травануться водкой «Палёнушка». С одной стороны, вы проводите несколько незабываемых часов в обнимку с унитазом, проходите не самый приятный курс лечения в ближайшей больнице, а потом несколько дней пребываете в состоянии «по ту сторону от нирваны». С другой — знакомитесь с очаровательной медсестричкой, которая в порыве искренней заботы о вашем здоровье делится номером телефона и соглашается пойти с вами в синему, на всю жизнь усваиваете, что продукцию фирмы «Денатурат и Ко» следует обходить за двести километров, на какое-то время вообще завязываете со спиртным и начинаете ценить жизнь так, будто только что заново родились.

Словом, польза — есть, а что достигается она через муки мученические, так тут уж ничего не поделаешь. Не всем же снимать красивое, интересное, глубокомысленное кино, которое делает вас лучше, не прибегая, образно выражаясь, к операции на зрение через задний проход. В жизни есть место и фильмам вроде «Мертвых дочурок», после которых человек неподготовленный может почувствовать озноб, боль в суставах спины и насущное желание забраться под толстое одеяло, выпав из жизни как минимум на неделю. Если такое случится с вами, не смейте сопротивляться и уж тем более не пытайтесь сбивать антибиотиками вышедшую за рамки тридцати шести и шести температуру. Знайте, у вас отличная сопротивляемость — организм борется с руминовской нематериальной заразой даже на клеточном уровне.

Помимо испытания здоровья на выносливость, «Мертвые дочери» славны еще кое-чем. Все же человеческая натура не так плоха, как показывает ее Павел, и перед лицом большой опасности люди склонны объединяться. А по шкале бедствий эта картина занимает почетное место между тропическим ураганом и милицейской облавой на уклонистов от священного воинского долга.

Не будем преувеличивать степень угрозы «Дочерей» — они все же не настолько апокалипсичны, чтобы прямо в зале предложить прекрасной незнакомке в срочном порядке заняться продолжением рода. Однако силы руминовского детища все равно хватает, чтобы с собратьями по несчастью начали формироваться узы дружбы и молчаливого взаимопонимания. Да, мы пережили это, брат. Не расстраивайся, здесь не могло быть победы по определению. Нам оставалось только смело встретиться с ужасом, рассмеяться в ничего не выражающий лик Екатерины Щегловой, показать, из какого теста сделаны. Дай, мы тебя обнимем и пожмем твою мужественную руку, Человек Закаленный.

Неожиданность

И вот ведь что самое смешное: пресловутая камера, внушавшая первые опасения за душевное здоровье и профессиональную пригодность съемочной команды, оказалась меньшим из множества зол. Удивлены? Поверьте, мы сами в шоке.

Да, больше всего похоже на то, что с камерой работал потомственный заклинатель змей, который уже не может стоять на месте ровно — постоянное колебание заложено в генах. Порой ползучая гадина кусает горе-оператора, и тот начинает давать джазу: в эти моменты разобрать на экране хоть что-нибудь невозможно в принципе.

Злокозненная змеюка цапает товарища в те редкие моменты, когда смотреть действительно хочется, но не судьба — например, в сценах смертоубийства главных персонажей. Хотя и не только там, конечно. Навскидку сложно даже сказать, кто работает хуже остальных — оператор, монтажер или все-таки режиссер. Но поскольку из-за судорожного мельтешения орудия съемки и постоянных прыжков с одного кадра на другой иногда сложно понять, что конкретно убило попавшего под горячую руку мертвым девочкам героя, то, наверное, приз «Самая большая лажа» следует всучить всей толпе так называемых киноделов.

Пусть делят как хотят: пилят на куски, продают и дербанят вырученные деньги по-братски, или же отдают награду Самому Главному. Нам без разницы. Но очень хочется пожелать Павлу Руминову в следующий раз купить себе еще и мангуста, раз без заклинателя и пресмыкающихся рептилий он обойтись не в состоянии.
Неприятность

Однако к докучающим, но не особо вредным вещам вроде местной камеры привыкнуть несложно. Как мы уже говорили, встречаются пакости посерьезнее, и антиактерство, несомненно, относится к одной из них.

Больше всех остальных стараются мужчины — явный показатель правильной, гетеросексуальной ориентации режиссера. Женщины, наоборот, непростительно расслаблены (за исключением, пожалуй, Равшаны Курковой, да и то не везде и не всегда) — интересно, с чего вдруг?

Главный обогащенный антиактерством элемент «Мертвых дочерей» — госпожа Щеглова Екатерина. Как жаль, что современный кинематограф не уделяет должного внимания теме живых, говорящих и дышащих манекенов — тогда бы нелицедейка не знала отбоя от предложений сняться. А так — одно расстройство, стойкая уверенность, что отсутствие этой девушки в фильме повысило бы его средний актерский уровень раз в десять, и литры напрасно потраченного лидокаина. Ну а как еще можно носить одно выражение лица весь фильм напролет? Только прибегнув к местной анестезии.

Необязательность

Впрочем, отложим на время остроты, сделаем серьезное лицо и поговорим о вещах трагических и печальных. Как же так получилось, что богатая и многообещающая стартовая идея (которую, как вы наверняка не раз слышали от Павла со товарищи, и прикупили буржуины) вылилась в сами понимаете что?

Ответ, в общем-то, довольно банален — все дело в режиссерской импотенции или, наоборот, в непомерном желании спуститься с холма и огулять все стадо разом. Киноделы поумнее держались бы построенной сюжетной линии, не стали бы нарушать собственные правила игры, делая душе— и жизнеспасительные действия главных героев откровенно бесполезными. Киноделы, прислушивающиеся к тому, что говорят их герои, никогда не допустили бы некоторых тирад «Мертвых дочерей» — например, таких монологов, после завершения которых с трудом удается вспомнить начало.

Киноделы, питающие склонности к заимствованиям, поднатужились бы и обыграли чужие находки так, дабы пресловутый «оммаж» не выглядел инородно. Настоящие киноделы вырезали бы бессмысленно затянутые места (вы не представляете, как невыносимо скучен этот фильм) и нашли бы способ донести свое послание до зрителя, минуя второстепенных лиц, по которым навзрыд плачет дурка. Киноделы, имеющие маломальское представление о динамике повествования и интриге, не смогли бы заставить зрителей каждые десять минут посматривать на часы, потому что ему ну вообще не интересно, что произойдет на экране в ближайшие время.

Да чего уж говорить — честный человек сдержал бы свое обещание, постаравшись хоть немного напугать. Но «Мертвые дочери» — это не фильм ужасов. Это — фильм сомнений. От него смердит режиссерской неуверенностью и страстным желанием услышать в конце какие угодно аплодисменты. Извините, Павел, никаких оваций сегодня. Один лишь звук быстро удаляющихся шагов, зловещий шепот: «Я запомню фамилию снявшего это гэ» — и громкий, отчаянный, тоскливый, разочарованный храп.